Неизвестный солдат о себе и других. Часть 1. Из глубины жизни народной. Глава 2. Война и революция. 1904-1907 гг.
Продолжение.
Я принужден был просить Кулакова разъяснить мне, чем этот мужик-революционер и его сторонники отличаются от нас и почему нельзя признавать их настоящими революционерами. Не без труда Кулаков ответил на мои вопросы, и не без труда я понимал его объяснения, но в конце концов уразумел главное.
«Социал-демократы, – говорил Кулаков, – смотрят вперед: для них уничтожение царизма и народовластие только первое (и важнейшее) условие для перехода к социалистической революции, для установления диктатуры пролетариата, а это необходимо для преобразования общества буржуазного в общество социалистическое, т.е. для организации общества, при котором не будет эксплуатации человека человеком, не будет ни богатых, ни бедных, а все будут иметь право на труд и все будут получать по труду. Социал-демократы – марксисты знают, что будет и дальше: они знают, что социализм – только первая ступень коммунизма, а при коммунизме каждый будет работать по своим способностям, а получать по своим потребностям, поэтому социал-демократы называют себя коммунистами, как называли себя Маркс и Энгельс. В России коммунистами называют себя сторонники Ленина», – заключил Дмитрий Фёдорович.
Я настаивал на дальнейших разъяснениях: «А эсеры как? Чего добиваются «трудовики», ведь и Корочкин называет себя тоже социалистом!?»
«У социалистов-революционеров, как бы они ни называли себя, нет программы борьбы за социализм. Дальше демократической революции требования их не простираются: они кричат о необходимости свержения самодержавия, уничтожения власти царя и помещиков, требуют «воли», т.е. уравнения крестьян в правах с другими сословиями, отмены всех стеснений для рабочего мужика, требуют земли для народа и т.п. И все это у них основывается на необходимости устранения несправедливости в отношении крестьян; несправедливого распределения земли, несправедливого обложения податями, несправедливости в устройстве школ и всего образования, несправедливости в распределении продуктов потребления и т.д. Царь и помещики, чиновники и полицейские охраняют эти несправедливости, поэтому долой царя, помещиков, чиновников и полицию. А дальше что? Что дальше, когда «несправедливости» будут устранены и все будет справедливо! Когда будет «земля» и «воля»! Эсеры думают, что тогда и будет социализм: будет всеобщее равенство, свобода и братство. Чепуха это: никакого социализма эсеры не достигнут, наоборот ( Д.Ф. увлекся настолько, что произносил блестящую речь против эсерства, может быть, единственную в своей жизни), в действительности они, эсеры, просто не знают, что будет дальше, у них только мечта, фантазия, дальше, если эсеры окажутся у власти, будет не социализм, а самый настоящий, самый обыкновенный капитализм, а затем и власть эсерам придется разделить с фабрикантами и прочими эксплуататорами, если эксплуататоры найдут это выгодным для себя».
Я заметил, «что в деревне и сейчас (в 1911 году) у власти не чиновники, а богатые мужики: волостной старшина – крупный торговец, некоторые сельские старосты имеют в хозяйствах наемных работников и работниц». Кулаков не возражал, но доказывал, что нельзя на примере одной волости основывать программные положения.
«Почему так получается у эсеров? Потому, – продолжал он, – что самый метод революционного действия порочен, не имеет научного основания. В противоположность марксистам, утверждающим свою программу и определяющим свой метод, свой способ действия на точном и глубоком знании законов истории, истории классовой борьбы, а историю творят классы и массы, эсеры утверждают, что вся история человеческого общества есть продукт творчества гениальных личностей, что историю творят герои, а не толпа. А поскольку гениальным личностям какие-либо законы предписать никто – и сама история – не может, эсеры и не признают законов истории, отсюда их индивидуализм, непомерное возвеличение личности вождей и каждым своей собственной личности, отсюда и метод действия их: народ угнетают царь, министры, чиновники, полицейские, значит, нужно убить царя, министра, чиновника, урядника; если убить главных, остальные испугаются, революция побеждает. Убийства эти совершают отдельные личности, имеющие возможность критически относиться к жизни, личности героические, герои, они и являются движущей силой истории, творцами революции. Признавая единственно правильным революционным действием метод индивидуального террора, стрельбу в министров и урядников из револьвера, бросание бомб в царей и жандармов, эсеры, не зная что творят, приносят серьезный вред революционному движению рабочих и крестьян, а метод их нет возможности отграничить от обычной уголовщины.
На индивидуальный террор царизм отвечает массовым террором, реакция усиливается, а рабочие и крестьяне в таких случаях революционерам ничем помочь не могут».
Эти ученые определения и доводы Д.Ф. заставили меня прекратить мои вопросы, мне казалось, что теперь «все ясно». Я не знал в те дни, что даже очень хорошие знания, сразу, с одного приема их, не бывают прочными, не становятся руководящим началом для деятельности человека, даже и при большом желании его; не подозревал того, что мозг человека – сложнейшая лаборатория, в которой всякое новое понятие перерабатывается, переваривается, усваивается и делается зачастую своеобразным, почти оригинальным, не похожим на себя в первоначальном виде. (Что эсеровский культ личности может стать весьма заманчивым и распространенным…)
Я еще не понимал всей глубины изречения: «Не сознание людей определяет их бытие, а наоборот, их общественное бытие определяет их сознание».