Казалось странным совпадение некоторых высказываний и поступков таких людей как Каменев с тем, что тогда приходилось слышать от меньшевиков и читать в их газетах, но борьба с этими меньшевиками, оказавшимися среди большевиков внизу, на местах, только начиналась.
События, наступившие вскоре, быстро и коренным образом изменили всю обстановку в наших казармах; по приказу военного ведомства все маршевые роты отправились на фронт безотлагательно, – Керенский уже начал подготовку наступления против немцев. Все солдаты маршевой роты были подвергнуты медицинскому освидетельствованию; несколько человек с плохим состоянием здоровья были направлены в госпиталь, в их числе был и я, – врач нашел у меня признаки малокровия, истощения, аритмию сердца и еще какие-то болезни; в госпитале (назывался «Генеральный госпиталь МВО») нас исследовали несколько дней и так скверно кормили, что к старым болезням присоединились новые, – одной из причин этого было и то, что мы должны были круглые сутки ходить в нижнем белье, лежать, спать, ничего не делать или играть в шашки и даже в карты; никакого надзора за нами не было, не было и никакого лечения. Я постарался выбраться из этого учреждения как можно скорее.
Возвратившись в казармы, я, вместе с товарищами по отделению, начал готовиться к отправке на фронт; сборы были недолги и несложны,– все знали, куда и зачем нас отправляют. За день или за два до выхода роты в дорогу ротный Т-кий объявил, что получен приказ командования полка о выделении двух солдат для посылки на курсы военно-дорожных десятников при 1-м батальоне 192 полка в Москве, солдаты эти должны иметь права 2-го разряда, т.е. образование не ниже двухклассного училища. Таких солдат в составе роты оказалось всего четыре человека, – студенты и другие с этими правами были уже откомандированы в школы прапорщиков; отказавшись в свое время от поступления в школу прапорщиков (за что в Бюро военной организации большевиков товарищи основательно ругали меня: «офицеры свои нам нужны до крайности!»), я хотел отказаться и от перехода на курсы, но ротный приказал мне принять участие в жеребьевке на основании заключения медицинской комиссии и кроме того, разъяснил он, – на фронте пехоты вполне достаточно, а в дорожниках нужда великая, – через три месяца догонишь нас!.. В Сокольническом РК большевиков тоже настаивали на переходе моем на курсы, – солдат большевиков пока в Москве очень немного, а сколько их будет в составе команды курсов (более 400 человек) неизвестно, в старом составе преобладали эсеры, большевиков совсем не было. Впоследствии мне стало известно, что и весь 192-й полк, занимавший Спасские казармы, был под влиянием эсеров.
Рота ушла на фронт без всяких торжественных церемоний, солдаты, прощаясь, наказывали остающимся бороться за Власть Советов, за немедленное заключение мира, за конфискацию помещичьей и частновладельческой земли, – «А мы поддержим вас с фронта!..» Громче и задорнее всех кричал об этом солдат из рабочих строителей-каменщиков. Он всегда был сторонником партии большевиков, но считая себя малограмотным, не вступил еще в ряды нашей партии. Среднего роста, сильный, ловкий и смелый, с вихрами рыжих волос, которые он, вопреки требованиям начальства, не соглашался отстричь, он славился своим удальством и постепенно выдвигался в качестве вожака среди солдат не только роты, но и батальона. Может быть, он и стал большим работником в рядах партии большевиков впоследствии; сейчас он уходил в окопы под пулеметы и пушки противника.
Мы проводили наших товарищей с большим сожалением и не без смущения. Мне было ясно, что эти обыкновенные, простые и прекрасные в своей массе товарищи идут на смерть без цели и смысла, подчиняясь требованиям людей, которых они не уважают и которым нет доверия от народа.
И было как-то неловко, – я не оказался среди них, вместе с ними, вместе с большим коллективом, в котором я начал приобретать свойства общественного человека непосредственно, практически. Мне казалось, что я завидую моему рыжему товарищу и моему другу.