Неизвестный солдат о себе и других. Часть 1. Из глубины жизни народной. Продолжение
В беседах с крестьянами Кафтанников рассказывал, что готовится большая война, в которой погибнет много народу, что солдаты видят одно средство сохранить жизнь – это сдача в плен.
На недоумение собеседников насчет противоречий такого поведения солдат и необходимостью защищать отечество, он отвечал просто и уверенно: «Войну готовят генералы по приказу министров, а народ войны не хочет, ни у нас, ни в других странах, и отечество у генералов одно, а у простых людей – другое». Кафтанников скоро замолчал, должно быть кто-то напомнил ему о властях предержащих, однако успел потихоньку рассказать нам о событии, казавшемся невероятным для состояния армии. Во время маневров под Варшавой ставка главнокомандующего была обстреляна какой-то батареей боевыми снарядами, а пехота стреляла боевыми патронами в сторону штаба армии или корпуса. Маневры были остановлены, комиссия из штабных офицеров проверяла состояние орудий и винтовки у солдат, но ничего не обнаружила. Объяснили, что стрельба велась по плану командования, по приказу самой ставки. Мы, говорил Кафтанников, думаем, что генералы скрыли правду, ведь могло быть надвое: или солдаты и младшие офицеры самовольно стреляли боевыми, или штабы сочинили такой приказ, что били сами по себе. В случае войны это к добру не приведет.
Трудно было понять, рассказывает ли Кафтанников об этих событиях в качестве участника их, очевидца или передает слухи. Но было ясно, что за такие разговоры он мог предстать перед военно-полевым судом, а был он человек грамотный и неглупый.
И некоторые другие солдаты из грамотных приходили домой с далеко невеселым настроением.
Вынул ты жребий не дальний,
Смерили, крикнули: гож!
Что же глядишь так печально? –
В царскую службу идешь!..
Дома рекой разольются…
Мать и сестра и жена,
Но, да, авось, обойдутся,–
Царская служба нужна!
Знамо, сынки богатеев
Смажут кой-где кой-кого,
Дома остаться сумеют,
Ты же пойдешь! Ничего…
………………………………………..
Скоро присягой, муштровкой
Стыд твой и совесть забьют
И со штыком и нагайкой
На усмиренье пошлют.
………………………………………..
Если фабричный рабочий
Вздумал свободно вздохнуть –
Даром работать не хочет,
Целься верней ему в грудь!
Если голодный, холодный,
Горем забитый мужик
Хлеба захочет досыта –
В глотку воткни ему штык!
………………………………………..
Песня эта была оставлена нам служащими кимрских фабрик и заводов. Человек десять из них на двух тройках приехали на святках в 1912 году гулять по поседкам. Были в селе Ильинском и в деревнях. Песню эту пели хорошо, складно, и по нескольку раз в одном месте, так, чтобы слушатели подпевали и запомнили. (Товарищ Геннадий Столяров уверял, что ездили с этой песней по деревням не одни служащие, а и рабочие фабрики «Якорь», которые «одевались не хуже…». А мы судили по одежде о принадлежности людей к той или другой категории.)
В следующие призывы новобранцев ее пели столь же усердно, как и «Последний нонешный денечек…». А слова в ней вызывали думы далеко не веселые: «в глотку воткни ему штык! – Может быть, отцу или деду?!.» Да и среди фабричных рабочих немало своих, родных братьев, из «нашей же деревни…».
Приходившие в запас солдаты своими рассказами настраивали против «их благородий», против «господ офицеров», песня настраивала против царизма, против «богатеев и сынков богатеев».
Слово мир гремит по свету
Из конца в конец другой,
Смерть же, весть услышав эту,
Лишь качает головой.
Слово мир ей, смерти, странно…
И старуха неустанно
Инструмент пока вострит…
Под словами рисунок – скелет в черном плаще, с косой, которую он точит на точильном круге. Это было напечатано в одном из иллюстрированных приложений к «Русскому слову». Мы не могли понять: высмеивает ли газета попытки бороться против войны, желая войны, или просто ноет, чувствуя безнадежность дела.
Большой, т.е. мировой, войне предшествовала революция в Китае, революция в Турции, которые не произвели на нас большого впечатления, старый режим в этих странах был уничтожен, исчезли богдыхан и султан, но чего добились рабочие и крестьяне – мы не знали, и революции эти казались какими-то не коренными, незаконченными…
Сообщения о революциях были скудны и путаны, газеты, частные и правительственные, одинаково старались перекрыть эти сообщения известиями другого содержания и характера: о начале войны и о военных действиях на Балканах. Сообщения о содержании этих событий были подробными и ясными. Сначала болгары и сербы разбили и прогнали своих поработителей – турок, а потом сами передрались между собою. Вторая балканская война была настолько разорительна для болгар и сербов, что их солдаты выглядели гораздо хуже русских солдат после одиннадцатимесячного сидения в Порт-Артуре, где их мучили своими «шимозами» японцы и обворовывал Стессель. Даже на рисунках «собственного корреспондента» видно было, что эти солдаты многие месяцы не знали мыла и не мылись, не меняли белья; казалось, что по их рваным шинелям ползают общеизвестные по тому времени насекомые. То был прообраз русского солдата, окопного сидельца предстоявшей мировой бойни.
Эта драка в лагере «братушек» вызвала не только недоумение у наших крестьян, но и некоторое охлаждение в отношении к ним; всем казалось, что и тут «паны дерутся, а у хлопцев чубы летят».