Неизвестный солдат о себе и других. Часть 1. Из глубины жизни народной. Продолжение
Война вызвала серьезные изменения в содержании деятельности кооперации. Кредитные и ссудо-сберегательные товарищества вслед за всеми кредитными и банковскими учреждениями принуждены были объявить мораторий – отсрочить уплату всех ссуд до окончания войны: это заставило прекратить все кредитные операции. Потеряв свое прежнее назначение, товарищества все свое внимание сосредоточили на организации пошивки и поставки обуви для армии, а с введением монополии в этой отрасли производства превратились в местные отделения военно-промышленных комитетов. Правления товариществ превратились в раздаточно-приемочные конторы для производства военной обуви по твердым ценам, по существу, вошли в систему правительственных учреждений или предприятий казны.
Кстати, мораторий оказался необходим не только по соображениям общего порядка – заемщики были на фронте, а и потому, что мужик никак не хотел понимать хитрой механики с падением ценности денег. И в 1915 году он упорно отстаивал свое право уплачивать ссуду 1914 года в 200 рублей, например, в том же размере обесцененными бумажками. Ссудный капитал таял, но таяли и вклады.
Правления кредитных товариществ получили право представлять к освобождению от мобилизаций в армию сапожников, работавших казенную обувь, «на оборону». Это обнаружило действительного хозяина кредитных товариществ в нашей местности; получилось так, что не только молодые, подлежавшие досрочному призыву парни, а и уже мобилизованные ранее ратники и даже запасные из кулацких семей оказались «на учете». Хозяйчики, никогда сами не работавшие в мастерских, «сидели на липках» и делали вид, что шьют солдатские ботинки на резине (дело настоящим мастерам дававшееся не без труда). Всем было ясно, что эти «патриоты» шить ботинки не умели, не хотели и не могли, а за них работали старики да инвалиды, которые и ранее были у них в кабале. Но многие зажиточные хозяева были мобилизованы в качестве «специалистов», действовали в военно-промышленных комитетах, надели офицерскую форму с погонами под серебро, записались в земгусары. Это были «патриоты», защищавшие «любезное отечество» в должностях чиновников военного времени, командовавших какой-нибудь комендантской мастерской для пошивки хромовых сапог высшему начальству. Правления кредитных товариществ имели отношение к этим мастерским и «патриотам», они и поставляли в ремонтные мастерские сапоги «по знакомству».
Те же признаки приобрел и Кимрский «Кредитсоюз». Своими производственными операциями он охватил все кредитные товарищества и всех работавших в их составе «оборонцев» по специальности. Ему были подчинены не только правления кредитных товариществ, а и уполномоченные военно-промышленных комитетов по производству обуви для армии. «Кредитсоюз» вошел в круг капиталистических монополий, оказался предприятием государственно-капиталистического типа. А руководили его деятельностью, рядом с кадетом Френклером и кадетствующим священником Колеровым, старые эсеры из Кимрской городской и уездной организации этой партии.
С потребительными обществами произошло по сути дела тоже самое, что и с кредитными товариществами. На них было возложено распределение членам и нечленам нормированных продуктов по карточкам, но оперирование стало принудительным, кооперативы превратились из общественных организаций в государственные учреждения. Работать в правлении кооператива с этого времени значило то же самое, что работать в любом учреждении царского правительства.
Последнее обстоятельство повело к тому, что старое излюбленное мнение кооператоров о «возможности кооперации в любых условиях торговать культурно и честно», и ранее бывшее лицемерным, стало одним из самых гнусных прикрытий лжи, обмана, воровства и спекуляции. Наш приказчик и некоторые из членов правления общества действовали в своих интересах совершенно открыто и безнаказанно. Они присваивали исчезавшие с рынка товары, создавали собственные запасы и целые склады сахара, соли, керосина, пшеничной муки, круп, соленой и вяленой рыбы, махорки и проч., а потом, когда в лавках таких товаров недоставало, а особенно когда они исчезали, пускали в оборот и наживали большие деньги.
Поражало то, что все об этом знали и все возмущались этим, называя и торговцев, и кооператоров грабителями, мародерами, кровопийцами, но самые энергичные протесты и заявления на собраниях оставляли без внимания, не проявляли к ним никакого интереса.
Разврат спекуляции вползал в обиход, становился привычным и в психологии крестьянства. Домохозяева, в свою очередь, начали копить запасы, скрывать их от продразверстки и торговать из-под полы. Безнаказанность расхитителей продуктов объяснялась просто: очень многие из крестьян кое-чего добывали от приказчика и членов правления «по-знакомству», мимо книжек и карточек, частным путем, были бесконечно рады этому и были благодарны «благодетелям». Да и на самом деле: с какой стати, спрашивается, было бы посрамлять своих знакомых за «добрые дела».
К воровству и взяткам, обычным в среде царских чиновников, был приобщен, притянут весь народ. Нужда ввергала в эту пучину простых людей под самыми благовидными предлогами.
Но душа народа неисчерпаема по своей глубине, ее основа – тяжелый физический труд – была недоступна никаким развращающим влияниям текущего момента. Мирясь на время с действиями грабителей, народ копил злобу против изуверов,угнетателей, мироедов, готовился к беспощадной расправе с ними.