Неизвестный солдат о себе и других. Часть 1. Из глубины жизни народной. Продолжение
Я говорил, что в России есть силы, которые и без союзников добьются победы, отстоят независимость, но что для этого нужно отвергнуть царизм – освободиться, и, уж если на то пошло, революция важнее победы. Они назвали меня пораженцем из сторонников Ленина. Это заставило серьезно задуматься.
Генералы и адмиралы, ученые и невежественные, даровитые и бездарные, храбрые и трусливые, обеих империалистических коалиций пожирали «пушечное мясо», сообразуясь только с планами своих ставок верховного главного командования и руководителей их. «Пушечное мясо» расходовалось тысячами тонн в боях, на переходах, в окопах, в лагерях для военнопленных и там, где были солдаты по воле своих «отцов командиров» и хозяев их. Армии погибали в сражениях или таяли от повальных болезней, в грязи, съедаемые вшами и другими паразитами.
Русский самодержец превосходил всех – и союзников и противников – в расходовании и в убиении масс своих подданных.
Фронты растягивались на тысячи верст по всем границам России, а людей, пригодных для истребления, становилось все меньше и меньше. Пуанкаре напомнил о векселе, данном Николаем перед войною: он требовал отправки русских войск во Францию, где они, рядом с войсками из колоний, должны были заменить солдат и офицеров французского происхождения. Царь поспешил исполнить это требование!
Все это заставило самодержца пойти на шаг, в истории России ни разу не отмеченный: царским указом призывались в армию «белобилетники»! Прекращали свое действие и все отсрочки от призыва по болезням и по недоразвитости организма. На призывные пункты потянулись слепые, хромые, горбатые, кривые, слабогрудые, хилые, хронически больные «на ногах» и т.п.
Страховой агент Лагерников предложил мне обратиться в губернскую земскую управу с просьбой о зачислении в «земгусары». Я предпочел идти в армию, быть с народом вместе.
В осенний призыв белобилетников 1916 года я и был взят на военную службу, вопреки всем статьям и правилам о «пригодности». Уже зимой, по снегу, мы – группа сверхновобранцев из восьми человек – «самотеком», без провожатого, с проходными свидетельствами и общим явочным листом на руках отправились в Москву искать 84-й запасный полк, куда были назначены прямо из Корчевы.
Завершался первый период моей жизни. Детство, отрочество, юность были позади. Они прошли. Я был взрослым человеком, таким же, как и все мои товарищи и сверстники, неизвестным среди неизвестных. И вовсе не думавших об известности.
Вместе с другими я был вырван из деревенской стихии. Вырван силой, неизвестной и ненавистной всем таким же, как я, силой враждебного нам царизма.
Впереди – глухая неизвестность, безликость, бессмысленность рядового. Даже слово солдат как-то не приставало к человеку, лишенному в царской армии всего, что касается человеческого достоинства.
Рядовой неизвестный солдат! Это будущее. Рядовой – шагающий, колющий, стреляющий в ряду. Автомат, часть более сложного автомата, часть машины, называемой взводом, ротой, батальоном, полком… Неизвестный солдат становился известным только после смерти, и не один, а другой, третий…
Но я был почти рад этой более чем незавидной участи.
Потеряв многих из своих друзей и товарищей в деревне, получая из недели в неделю известия о гибели их, о ранении, о пропаже без вести на фронте, я все время чувствовал себя в чем-то виновным перед ними. И перед всем крестьянством.
Почему я не со всеми, не с ними? Это чувство не оставляло меня ни на один день за все время войны.
Мне было как-то не по себе, несмотря на твердую уверенность в том, что дело, которое они исполняют (поневоле), нельзя считать полезным для народа, для человечества. Что дело это – величайшее бедствие, нелепейшее по своему существу: не наше дело!
Но я понимал, что для прекращения этого злодейства, для прекращения войны, солдаты должны обратить оружие против своих угнетателей, против поработителей народа. Я верил, что мне нужно быть среди солдат, чтобы вместе с ними исполнить эту великую задачу. Так пробивалась в моем сознании мысль о революционном выходе из империалистической бойни.
Как о большом несчастии вспоминаю я сейчас то, что ни я, ни мои товарищи не знали о решении партии большевиков бороться за превращение войны империалистической в войну гражданскую. Не знали о призывах Ленина к рабочим и солдатам свергнуть царей, развязавших войну, и перейти от революции демократической к социалистической революции.
Я не подводил итоги этому первому периоду своей жизни в те дни. Думаю, что и сейчас итоги были бы излишними.