Неизвестный солдат о себе и других. Часть 1. Из глубины жизни народной. Продолжение
После первых двух занятий по «словесности» отделенный и взводный признали меня за «учителя»; с разрешения полуротного офицера, приказали мне руководить изучением устава пятеркой солдат первого (своего) отделения. Для меня этот приказ был серьезным наказанием и весьма рискованным политическим испытанием. Вполне возможно, что всех нас, имевших права второго разряда, подвергали особой проверке в политическом отношении; другую пятерку поручили обучать в том же отделении рядовому Овсянникову из приказчиков или конторщиков, во втором отделении – Морозову, имевшему среднее образование (какой-то дальний родственник тверских Морозовых – фабрикантов).
Впоследствии Бурцев назвал это «испытанием совести». Он же преподал мне методические правила: я должен был читать вслух солдатам текст устава и памятки и добиваться от слушателей буквального повторения наизусть прочитанного и буквального механического запоминания всех слов без исключения. И никаких объяснений.
Нам отвели место для занятий на верхних нарах, заниматься, лежа на досках или матах, держать грудь на локтях, голову прямо. Солдаты сразу же дали очень меткое определение такому положению, но все слова, употребленные при этом, совершенно неповторимы, а другими словами этого не выразишь. Взводный Воробьев объяснил, что мы таким путем приучаемся к положению для стрельбы лежа на твердом грунте – одно с другим связано.
В первые минуты занятий я убедился в том, что наставления начальников имели достаточное основание в их собственном опыте. Мои слушатели, вопреки ожиданиям, проявили необычайный и острый интерес ко всему, что говорилось в памятке и уставе; мало того, их интересовало каждое слово, каждое категорическое утверждение. Они желали знать, откуда что пошло и почему так, а не этак пошло. Я был сбит с позиций «не рассуждать» и подчинился поневоле требованиям учеников. Слова, казалось, всем и каждому известные, вдруг по почину какого-нибудь деревенского парня из-под Вятки или Вологды приобретали необычайно сложное содержание и значение. Правило, давным-давно сделавшееся незаметным, привычным, обнаруживало глубочайшее противоречие в своем содержании и действии. Как можно было удержаться от объяснений и от обсуждения?!
«Его Императорское Величество, государь-император, самодержец…» Остановка: «Почему самодержец?! Чего сам держит? За что сам держится?..» Призыв к порядку, угроза, объяснение – «почему самодержец?». Все делают вид, что серьезнейшим образом слушают и запоминают. Повтори! Повторяет кто-нибудь корявыми словами… «Помазанник божий»… Опять остановка: «Мы сами все православные – помазанники божии, крестили-мазали попы».
Обсуждение разницы в помазании на царство и в помазании на жизнь. Но кто-то с ехидством уже говорит: «А разве когда венчают на брак и когда венчают на царство, это не одно и то же, разве вступающих в брак не называют князем и княгиней?!» Это из-под Пскова или Новгорода, но согласны все пятеро. Хозяин дома тоже царь или помазанник… И самодержец! Вспоминает начинавший спор: «У нас дед был такой, что и царю под стать, никому спуску не давал…»
Слово «миро» вызывает новые разговоры: одни утверждают, что «миро» – это мир, общество, народ, который и освящает царскую власть, следовательно, и есть источник власти, власть от мира, от народа; другие – «миро» – масло, которое горит в лампадках перед иконами; точная справка прекращает спор, но кто-то говорит про себя: «Теперь это масло керосином попахивает…» и с особой таинственностью: «Личность государя-императора священна и неприкосновенна… А старики сказывают, что император Павел удушил свою матушку царицу Екатерину или довел до смерти своим непочтением…» Ответ другого: «Слышал, Екатерина умерла из-за жеребца, баба ведь тоже, хоть и царица!»
«Приказываю молчать и не говорить больше таких вещей». Второй замолкает, но третий в тон приказа поправляет обоих: «В истории точно сказано, что Павел Екатерину не задушил, а его самого задушили родные сыновья, император Александр сам принимал участие…»
«Вот тебе и неприкосновенная личность!» – заключает кто-то из соседней группы занимающихся «словесностью».