Неизвестный солдат о себе и других. Часть 1. Из глубины жизни народной. Продолжение
В казарму проникали из рабочих районов Москвы слухи о забастовках на фабриках и заводах, о неподчинении воинских команд приказам местных начальников, о столкновении работниц в очередях за хлебом с булочниками и полицией; по рукам солдат ходили какие-то листки с разоблачением измен царских генералов на фронте и в тылу…
Рота готовилась к отправке на фронт; чаще стали появляться «маршевые» офицеры, в строю командовал почти все время ротный Лариков, а взводом – Мочула. Солдаты возненавидели обоих за несообразную требовательность и бестолковость; уже было втайне решено уничтожить в первом бою тех, кто издевается, кто на руку не чист, ворует, кто смотрит на солдат с презрением. Был приговорен к расстрелу поручик Лариков, взводный Мочула и еще один из начальства, за жестокость. Офицеры, по-видимому, знали об этом или догадывались.
Мы были в те дни еще очень наивны. Эти «маршевые» герои провожали роты на марше на фронт и… сдавали их в резерв армии, а потом возвращались в тыловые части в качестве фронтовиков, не нюхавши пороху; но об этом мы узнали не скоро.
Во время учебной стрельбы боевыми патронами опять не досчитались одного патрона, патрон был найден у одного из солдат роты, на этот раз утаивший патрон солдат был приговорен к десяти годам каторги по окончании войны, а до этого направлен в дисциплинарный батальон на фронте – в батальон смертников.
Известно, что, оказавшись в армии, рабочий и крестьянин с большим интересом и старанием изучал винтовку и всякое оружие, старательно овладевал приемами использования их в боевых условиях; особенный интерес он проявлял к стрельбе из винтовки в разных положениях – пригодиться не только на войне, но и дома. Рабочий и крестьянин в полку хотели стать специалистами военного дела, считая это дело не только необходимым, но и полезным. Именно поэтому лица, уклонявшиеся от занятий этим делом, не только не вызывали сочувствия, но подвергались со стороны солдат насмешкам и вызывали у них чувство гадливости. Объявивший себя «евангельским христианином» и отказавшийся брать в руки оружие был всеми покинут, с ним не разговаривали и даже не хотели вместе обедать.
Та же участь постигла сотрудника «Русского слова» С., по его словам, неправильно мобилизованного. Этот притворялся больным и даже умственно неполноценным. Его солдаты дразнили, старались досадить при первой возможности и, должно быть, затравили бы, если б ротный не перевел его в канцелярию. Но, помимо военно-технических причин недоверия к лицам, уклоняющимся от изучения оружия, в «солдатском подполье» определилось твердое мнение: кто не берет в руки оружие – шкурник, не товарищ! – подведет в любом случае.
Но, однако, и этому деловому настроению солдат наступил конец. Число поставленных под винтовку увеличивалось с каждым днем, иногда в обеденные часы и вечером стояли по десять и более человек, «маршевые» издевались, унижали человеческое достоинство, солдаты отвечали нескрываемой злобой и ненавистью.
Ухудшались быстро материальные условия; в январе вместо гречневой или пшенной каши стали варить чечевицу, она первые дни казалась съедобной, но быстро надоела; кроме того, от чечевицы живот раздувался горой, ремень приходилось стягивать вдвоем, иногда пряжка не выдерживала; а солдат в шинели без ремня – фигура запрещенная.
Замена каши чечевицей сопровождалась уменьшением порции сахара и хлеба; исчезло из обихода мясо; вместо мяса в ротный котел закладывали какие-то подозрительного размера кости или рыбу, необычайно костистую и несъедобную. Солдаты уже не ели досыта; начиналось голодание и физическое истощение. Число попрошаек росло не по дням, а по часам; они успевали съедать паек на неделю вперед, ростовщики наживали капиталы.