Неизвестный солдат о себе и других. Часть 2. Из глубины жизни народной. Продолжение
Какая-то сердобольная старушка, угощавшая солдат лепешками, предложила и мне одну; я взял, лепешка была из картофеля без масла, но пришлась очень кстати.
Ночевать пришлось идти к В.И. Курныкову на Малую Бронную, я шел с винтовкой в руке, попались два юнкера на Тверском бульваре, они были пьяны, один захотел «брататься» со мной, но прежде потребовал, чтобы я отдал ему винтовку – показать, как хорошо он владеет ружейными приемами, мой отказ привел его в азарт, они решили отобрать у меня винтовку силой, это были сильные и ловкие парни, пришлось пригрозить им штыком…
У Василия Ивановича было много народу: родственники, знакомые, рабочие – все шумно и весело разговаривали, шел оживленный обмен мнений о событиях дня, настроение праздничное, но многие были озабочены, как поведет себя армия на фронте, деревня? Надежны ли те, кто оказался у власти, уж очень много чиновников и старых служащих разных управ и палат… Рабочие рассказывали, что уже были выборы на заводах в Советы рабочих депутатов, Советы не дадут чиновникам заглушить революцию. Все признавали, однако, что положение очень трудное, переодетые полицейские с оружием скрываются в квартирах черносотенцев, возможны погромы…
Я тоже не имел большой склонности доверять нашим успехам: уж очень быстро вчерашние искренние защитники самодержавия – офицеры из дворян – перекрасились в сторонников революции, мне было хорошо известно, что эти люди не так просто и не так быстро меняют свои убеждения.
От людей, собравшихся у В.И. Курныкова, я узнал, что в Москве заправляют во всех местах кадеты, меньшевики и эсеры, но что первая революционная партия (ЦК РСДРП) обратилась к трудящимся с «Манифестом». Теперь стало ясно, что делать, рабочие на стороне этого «Манифеста». Бывшие у Курныкова люди еще не знали, кто был ЦК РСДРП, о меньшевиках слышали по их работе в Военно-промышленном комитете, слыхали о большевиках и даже называли имена большевиков, освобожденных из тюрем в Москве.
У власти в Москве оказались полковник Грузинов да члены Военно-промышленного комитета. Рабочие выбирают Советы рабочих депутатов, а солдаты никак не организуются; я и сам видел, что солдаты остаются неорганизованными, под командой старых офицеров.
Получилось так, что революцию совершили рабочие и солдаты, а чиновники и офицеры из кадетов, меньшевиков и эсеров к власти (в Думу) пришли самозванцами и успели пристроиться к революции и к новой власти.
«Так, пожалуй, и в дураках можно остаться, – говорили рабочие, – эти могут навязать опять какого-нибудь царя, вместо Николая».
Я думал так же, тем более что на улицах 28 февраля не было видно ни попов, ни монахов; служители бога, подобно полицейским служителям, попрятались или переоделись.
Разговор об отношении крестьян к революции привел к общему заключению: в деревне теперь одни женщины, старики и дети, главная сила деревни-крестьянства – в армии, от поведения солдат зависит и поведение крестьянства в целом.
Между тем не было ничего известно о царе и его охране, по слухам, царь направлялся в Москву. Я сказал, что на Виндавский вокзал направлена из нашего батальона рота особого назначения встречать царя, это произвело очень серьезное действие, большинство гостей у В.И. потребовало, чтобы я немедленно отправился в казармы и на вокзал уговаривать солдат роты особого назначения (вместе с товарищами, присоединившимися к революции) не защищать Николая, арестовать его, если он явится в Москву, но потом пришли к выводу, что один я, пожалуй, вряд ли сделаю что-нибудь полезное, да и идти очень далеко.
Утром, оставив винтовку у В.И. Курныкова, как советовали все, на всякий случай, я отправился обратно в казармы. На улице ничего особенного, кроме красных флагов на домах и плакатов с революционными призывами, не было. Я не заметил исчезновения городовых с их постов, а некоторое оживление движения народа стало привычным. Я зашел в правление Московского общества взаимопомощи коммерческих служащих, членом которого состоял с 1914 года как служащий земства, чтобы узнать об отношении к революции этой организации. Правление заседало. Секретарь правления Степанов вышел ко мне и довольно подробно разъяснил политическую линию правления общества.
«Вы сознательный человек, должны понимать, что революция только начинается, чем меньше беспорядков, тем лучше, солдаты должны охранять порядок и находиться на своих местах… Нам грозит анархия и грозят погромы со стороны черной сотни и безответственных элементов слева», – закончил свое наставление Степанов.
Я не стал больше спрашивать его, тем более что он спешил на заседание, я не знал, что он меньшевик, но его заботы о порядке заставили меня признать, что он недалеко стоит от партии «порядка» – кадетской партии, и не ошибся. Общество оказалось сплошь меньшевистско-эсеровским, были в его составе и кадеты, а большевиков на 1500 членов было 17 человек (в мае 1917 года).
В казарму я пришел к обеду, наше помещение было почти пусто, по нарам сидели небольшие кучки солдат из старослужащих, среди них я нашел Воробьева и Бурцева. Мне рассказали о событиях на вокзале. Еще за день до встречи Николая их встретили рабочие железнодорожных мастерских, депо и службы движения, они потребовали, чтобы рота присоединилась к революции, сдала оружие, если солдаты не пожелают драться против самодержавия.
– Мы, – говорил Бурцев, – долго не решались, но потом, когда из Петрограда пришли подробные известия и был доставлен «Манифест ЦК РСДРП» и мы познакомились с ним, решили не оказывать рабочим сопротивления, тем более что рабочие показали нам свое оружие, а вступать в бой с ними из-за Николая Распутина у нас никакой охоты не было…
– Где моя винтовка? – спросил я.
– Твоя винтовка в надежных руках. После «ожесточенного сопротивления» нас рабочие разоружили, – ответил Бурцев, – забрали винтовки и патроны и очень благодарили нас за помощь в организации из них роты Красной гвардии. Но, – добавил он, – с твоей винтовкой я попал в очень трудное положение, она оказалась неисправной, не хватало винта в хомутике прицела, ты знал об этом?
– Знал, – ответил я.
– Ну и… – Бурцев употребил широко распространенное в то время среди солдат выражение. – Ведь рабочие думали, что это я нарочно испортил прицел винтовки!