Неизвестный солдат о себе и других
Часть 1. Из глубины жизни народной. Глава 2. Война и революция. 1904-1907 гг.
Продолжение
Крестьянин начал видеть, и увидел, и понял, что «жить по-старому нельзя». Что работать по-старому глупо, когда можно работать по-новому. Он вступил на путь революции с того времени, когда почувствовал и начал осознавать, что власти по-старому управлять не могут. Нескоро и не сразу пришло это в голову мужику, но пришло, а когда пришло, он, еще сам не видя, куда идти, стихийно всей массой двинулся за рабочим классом. Партия правильно и свое-временно определила это, партия и дала общее направление движения. Партия большевиков, собранная и воспитанная Лениным, и повела массы за собою.
Крестьянин вступил на путь революции не только потому, что питался хуже своей домашней и рабочей скотины и был безграмотным, увидел всю мерзость своего положения, а и потому, что убедился в бессмысленности своего ручного труда, когда рядом люди уже пахали, сеяли, собирали урожай, косили и т.п. машиной. И осознавши мизерность производительности своего труда руками, уже не мог работать по-старому. А механизация сельскохозяйственных работ была ему недоступна, ее подавляли старые производственные отношения, старая форма экономической организации производства.
Укрепление надельной земли в частную собственность и выход на отруба, казалось, вызвали новый и сильный стимул у крестьян – сельских хозяев к расширению и развитию производства: поскольку улучшились условия обработки земли, повысились урожаи хлебов, постольку, можно было заключить, повысилась и производительность труда. Следовательно, заключали местные столыпины, реформа Столыпина достигла цели: производительные силы деревни двинулись вперед.
Так можно было думать, такова была и видимость в состоянии земледелия в нашей местности (и повсюду, конечно), а на деле? На деле производительные силы не могут быть без экономической формы, без облекающих их производительных отношений. Столыпин своей реформой и преследовал, прежде всего, не развитие производительных сил, а замену старой формы – общинная собственность – на надельную землю, старых общественных экономических отношений – новыми, правильнее – подновленными. По-видимому, никто из реформаторов и не заметил того, что это «обновление» формы не могло не вызвать, и вызвало, не только изменение отношения крестьянина к земле, но изменение и коренное, абсолютное изменение крестьян (всех без исключения) к труду и продукту труда, столь же глубоко изменявшего свою экономическую природу. Труд стал действительно общественным, а продукт труда из средства удовлетворения потребностей производителя в натуре превратился в товар; начал терять свою необходимость для натурального расходования крестьянской семьей. Крестьяне переходили от работы «на себя» к работе на всех, к работе на других и для других.
Стимул – явление психологическое, он зависит от характера, воли, целеустремленности человека, от его способностей, глубины и широты его мышления и взглядов на жизнь, но его основание для масс людей лежит в экономике, в отношениях к собственности. Этим определяется его содержание и его направленность. И границы его действия.
Переходя на производство товаров, крестьянин принужден был всю продукцию оценивать в деньгах, а затем и целью самого производства видеть только количество денег, которое можно и должно было получить за проданный товар. Иметь хлеба 1000 пудов в запасе наш крестьянин не мог не только по причинам слабосильности хозяйства и невозможности хранить это количество, а и потому, что 1000 пудов хватило бы на 10 лет его семье: 10 лет можно было прожить и без нового производства этого продукта, зачем же, спрашивается, убивать в этот запас живую рабочую силу, когда на очереди другие работы. Средний надел земли 7-8 десятин для средней семьи при ручном труде без наемных рабочих был достаточен для «прокормления» и был пределом для одноплощадного хозяйства в техническом отношении.
Семья эта при одной лошади большего количества десятин земли обработать не имела возможности.
А труд на себя был святым, и продукт его – хлеб насущный – почитался святыней. Как бы тяжел этот труд не был и как он, зачастую не был безрезультатен из-за ничтожной производительности своей, он вызывал к себе уважение, восхищение не только поэтов.
Производство товаров освобождало крестьянина от необходимости держаться в сельском хозяйстве веками установленного чередования растений в трехполье: рожь, овес и лен, редко гречиха, горох, пар, снова рожь и т.д. Зачем сеять рожь, если здесь она обходится в два раза дороже, чем на Украине, если муку можно купить по цене в два раза дешевле, чем обходится мука из своей ржи. Почему не сеять в наибольшем количестве лен, приносящий почти верный доход в деньгах, за счет сокращения посевов ржи и других продовольственных культур. Кое-кто из наших крестьян уже в 1911 году поговаривал насчет возможности расширения посевов льна путем полного исключения из севооборота гречихи и даже ржи и замене пара клевером трехлеткой, без озимых.
Но труд «вообще» перестал быть святым, продажа товаров ничем не отличается от всякой коммерции. Прославленная божеская честность «мужичка» превращалась в смекалку с правилом «не обманешь – не продашь!». (Сапожники-хозяйчики давно усвоили это правило и вполне успешно применяли его на рынке.)