Неизвестный солдат о себе и других. Часть 2. Из глубины жизни народной. Продолжение
Просьбы мои к Бланк насчет разъяснения некоторых положений программы партии вызвали интерес и Софьи Павловны, иногда она вступала в разговор и очень старательно переводила иностранные слова на русские (она была старше нас и имела среднее образование, кажется, была в эмиграции).
Я обратил внимание на то, что Софья Павловна придерживается только буквального перевода иностранных слов, не вступая с нами ни в какие пререкания.
Бланк объяснила, что Софья Павловна – очень деликатный человек, не желает вмешиваться в процесс формирования моих взглядов, поскольку я уже определил свое направление в пользу партии большевиков; кроме того, Софья Павловна сама очень недовольна расколом и, вполне возможно, перейдет в ряды нашей партии.
Однажды Софья Павловна предложила мне билет на лекцию о Парижской коммуне, которую должен был читать какой-то необыкновенно ученый меньшевик: «профессор», сказала она с таинственным видом. Я хотел посмотреть и послушать ученого-профессора, а С.Бланк не только не возражала, а наоборот, почему-то была довольна предложением Софьи Павловны.
«Идите, – говорила она,– непременно идите, узнаете, кто такие ученые меньшевики, вам это будет очень полезно!»
Я был на этой лекции, она состоялась в столовой фабрики Абрикосова на Краснопрудной улице. Читал мужчина среднего роста, средних лет, тощий, в длинном узком пальто, он был в очках, у него была рыжая бородка лопаткой – такой я запомнил фигуру этого ученого-меньшевика (потом, при упоминании меньшевиков, я не мог представить их в другом виде, кстати, тверские меньшевики, которых пришлось встречать впоследствии, эту фигуру напоминали).
Говорил он тихо, по тетрадке, но часто поднимал вверх руку с вытянутым указательным пальцем, что мне казалось очень смешным. Но я не смеялся. Сидевшие в помещении столовой человек 30 людей, не то рабочих, не то служащих фабрики дремали, так же как и я, и вряд ли понимали высокопарные восклицания и жесты лектора; между тем Софья Павловна слушала, затаив дыхание, на лице ее можно было видеть и выражение величайшего внимания и великой почтительности, а иногда и великого восторга. Захлопали пять-шесть человек, я очнулся – лектор, оказывается, кончил читать.
«Ну, как находите?» – спросила меня Софья Павловна, когда мы вышли на улицу.
Я не хотел ее обижать: «Должно быть, очень ученая лекция, – ответил я, – не все было понятно».
«Да, – с некоторым сожалением заметила Софья Павловна, – это очень большой ученый, ведь он назвал более 300 имен коммунаров, и все на память! Это очень большой ученый».
«Конечно, он очень большой ученый…» – согласился я. Но фамилию этого очень большого ученого я не запомнил.
С. Бланк была очень довольна моим сообщением о впечатлениях от лекции: «Они, меньшевики, все «такие большие ученые», о жизни судят только по книгам, они спят на книгах и не могут проснуться, нам с ними не по пути!»
Нельзя было не согласиться с ее словами. Впоследствии, сколько ни слушал я речей меньшевиков на всероссийских съездах советов, на губернских съездах и вообще, все они были «ученообразны», книжны некстати и обязательно скучны до крайности. Исключением были речи Мартова: он разбавлял ученые цитаты остротами.
Так состоялось мое знакомство с учеными-меньшевиками. Рабочий типографии Госзнака Глазунов был меньшевиком «по убеждению», как он уверял и, несмотря на весьма ограниченные знания, тоже старался казаться «ученым», ходил на собрания с книжками и очень надоедал напыщенным тоном и цитатами.
По-видимому, все меньшевики были похожи друг на друга и на лектора. С. Бланк была права.