Неизвестный солдат о себе и других
Часть 1. Из глубины жизни народной
Глава 2. Война и революция. 1904-1907 гг.
Продолжение.
В те годы нетрудно было прослыть грамотеем и даже «ученым» тому, кто часто имел дело с книгами. Более половины мужиков были неграмотными, а умевших читать большие книги было на всю округу не более десятка. Об отце через год-два и стали говорить, как о человеке начитанном и неглупом.
В те годы людей, не пивших вино-водку, вообще встретить было трудно. Всеобщее удивление тогда вызывали татары, заходившие с тюками тканей в деревню в качестве торговцев, они никогда не были пьяны, они отказывались пить водку. Но им запрещала пить водку вера! А отец просто не пил! Этим он резко выделялся среди других. За это его даже презирали, например, Дмитрий Хлестов, его сверстник, но качество это на миру признавалось несомненно положительным.
Сельским старостой в нашем сельском обществе до 1902 (или 1903 г.) был Илья Фролов из деревни Сакулино, он был и полуграмотен и пьяный, были на него жалобы и со стороны жен сапожников, работавших по отходу в Москве – «пьяный пристает, хватает, хотя и однорукий». Кроме того, он «насидел» – растратил какую-то сумму денег, собранных в уплату податей. Сельский сход принял во внимание и то, что Илья в пьяном виде был наказан деревенским пастухом путем порки кнутом, т.е. подвергнут позорному избиению, и опять-таки из-за бабы.
На сходе присутствовал старшина, он предложил выбрать другого старосту, все и сами думали об этом, но выбирать было нелегко: ни один порядочный домохозяин идти на эту должность не соглашался, грамотных было (грамотных настолько, чтобы уметь написать справку из десятка слов и т.п.) на весь сход человека два-три, а то и меньше. Кто-то и назвал фамилию отца, сначала в насмешку, а потом стали называть и по-серьезному. Старшина, узнав, что отец грамотен и не пьет, ухватился за него: такого и надо! Отец боялся, как он сам говорил, высокой должности, но «мир» постановил избрать его – Серегу – старостой во исполнение общественного тягла на три года,
с жалованием, как было и прежде, 3 рубля в месяц. Так отец оказался сельским старостой. Мать испугалась до отчаяния, я почувствовал всю тяжесть этой должности для рядового мужика на другой же день. Мальчишки и девчонки со всех сторон окружили меня на улице и дразнили самым невыносимым образом. Не скоро привыкли соседи наши к новому положению отца. Но, как это ни кажется странным, отец, несмотря на свою постоянную робость, втянулся в работу по должности. В 1905 году был избран повторно, к нему относились с большим уважением середняки и бедняки нашей и всех других деревень сельского общества. Читал он еще больше.
Отец «ходил» выборщиком от сельского общества в Государственную думу на волостное собрание выборщиков. «Хождение» это чуть не закончилось для него бедою. Из волости его послали выборщиком в уезд, а там адвокаты и прочие из земства так обговорили его и других мужиков, что они от крестьянской курии в губернию послали какого-то «барина». На сельском сходе отец не мог отчитаться как следует. Он так и не смог сказать, кто же на самом деле поехал от крестьян в Тверь, чтобы участвовать в выборах депутата в Думу. Он говорил, растерянно и глупо улыбаясь (я был на сходе), что «послали хорошего человека, умного человека, ученого».
Избиратели грубо и едко высмеяли его, а Дмитрий Хлестов заявил во всеуслышание, что такого дурака от общества посылать не следовало, что он не революционер, а мякина, глина. С этим согласились многие. Отец ушел со схода весь красный от смущения: первый раз в жизни он не сумел исполнить волю своего народа, пославшего его. Мучила крестьянская совесть – он не мог жить без своего «мира», которому служил по мере сил своих и разумения своего.
После разгона 1-й думы выборщиками во 2-ю думу общество послало других крестьян, но толк оказался, как и в первый раз, столь же печальный. Эти выборщики дальше волости «не ходили», а от волости послали в уезд каких-то «грамотных» мужиков из хозяйчиков-сапожников, уверявших, что стоят за «народную свободу». Это были «кадеты».
С Дальнего Востока возвратились два участника русско-японской войны: помещик В.А. Пуликовский и крестьянин из нашей деревни бедняк-сапожник Дмитрий Осипович Базанов. Пуликовский отправился на войну в чине штабс-капитана и вернулся в том же чине или с повышением в чине, привез жене и детям (как говорили дворовые слуги его) подарки. Жена его в китайском шелковом платье была красива и очень нарядна. В честь приезда Пуликовского его семейные устроили бал, а затем спектакль в помещении крытого тока для молотьбы. На спектакль пришли крестьяне из соседних деревень, по приглашению. Семейные и знакомые Пуликовских сыграли «Женитьбу» Н.В. Гоголя, очень хорошо и весело, а потом жена Пуликовского в китайском платье плясала вместе с «дядькой» «барыню». Мы и не думали раньше, что она так хорошо может плясать. Нам все очень понравилось. Праздник удался.
Дмитрий Осипович Базанов на войну был взят совершенно неожиданно: он был одним сыном у родителей, давно умерших, был женат, но детей не имел, числился ратником ополчения, военной службы не проходил и не знал. И служил он сапожником в мастерской обоза в Маньчжурии. Но и к нему, когда он пришел домой в грязной, рваной шинели, собрались близкие соседи, мужчины, женщины и дети. Рассказывать ему было нечего: все, что он знал, сводилось к одной и так всем известной фразе: «мы все время отступали». «Почему же вы отступали?», – спрашивали соседи. «Нам приказывали отступать – мы и отступали». «А если не приказывали бы?» Но Дмитрий Осипович не знал, что было бы если бы не приказывали отступать, командование очень заботилось насчет отступления, поэтому случаев, когда отступали без приказа, не было. На замечание слушателей «что-то уж очень скоро отступали, похоже на то, что бежали», – ответил спокойным согласием: «И бежали…» Подумал и добавил: «Когда надо было…»
В вещевом мешке, таком же грязном и изношенном, как и шинель, Дмитрий Осипович принес несколько початков кукурузы и несколько горстей семян гаоляна. Это вызвало дополнительный интерес к жителям Маньчжурии и Китая. Как ведут хозяйство китайские крестьяне, как живут? Дмитрий Осипович охотно делился своими впечатлениями: «Крестьяне в Маньчжурии такие же, как и мы, бедняки, очень трудолюбивые, день и ночь работают в поле и по хозяйству, а избы-фанзы у них даже хуже наших, еда плохая, у них очень злые помещики и помещичьи слуги-приказчики. Есть и кулаки-мироеды, они обирают народ и обижают простого человека, как только терпят китайские мужики таких извергов!?» О трудолюбии китайских крестьян говорил с большим уважением несколько раз. Кукурузу не сеют, а сажают на грядках, и гаолян тоже, урожаи хорошие. Но земли-то у них очень мало, чуть ли не четвертями (расстояние между большим и средним пальцами раскрытой кисти руки) меряют; говорили, что на плотах устраивают огороды… «А бабы как у них, дети?» – спрашивали женщины. «Бабы у них хорошие – отвечал Дмитрий Осипович – а живется им хуже, чем у нас, там покупают и продают баб и детей тоже». Это вызвало возмущение соседок, но вспомнили, что и у нас помещики торговали людьми во время крепостного права, хотя и тогда мужья своих жен и детей сами не продавали. «Вот и ты свою Наталью по китайскому обычаю, когда выпить будет не на что, пусти в оборот!» –посоветовал какой-то озорник. Наталья была тут же. «Я те пущу в оборот!» – проговорила она басом, и не известно к кому относились эти грозные слова, к мужу или к советчику. Наталья была женщина высокого роста, здоровая, сильная, нередко она приводила своего супруга в сознание, когда он приходил домой в нетрезвом виде весьма суровым способом и бивала на глазах у всех жителей деревни.
На снимке: неработоспособная Вторая Дума была распущена указом от 3 июня 1907 года.