Неизвестный солдат о себе и других
Часть 1. Из глубины жизни народной
Глава 2. Война и революция. 1904-1907 гг.
Продолжение.
Осенью в палисадниках и на грядах в огородах поднимались стебли кукурузы чуть ли не в сажень ростом с многочисленными початками и широкими жирными листьями. Ребятишки пробовали на вкус еще мягкие зерна, пробовали и взрослые. Раньше всех поняли пользу кукурузы наши коровы: они тянулись к зеленым сочным листьям с непреодолимой силой. По вечерам, когда стадо возвращалось с пастбища, у каждого палисадника принужден был кто-то стоять с палкой, чтобы спасать кукурузу от коров – любительниц этого растения, дотоле им не известного. Но в те годы наши крестьяне не догадались оценить значение зеленой массы кукурузных стеблей и листьев, разводили кукурузу только из-за початков. Скоро мы видели посевы кукурузы по китайскому способу (посадка зерен на грядках) почти повсюду в деревнях нашего района. Все солдаты, бывшие в Маньчжурии, привезли семян и успешно разводили кукурузу. Гаолян не понравился. Погибла кукуруза одновременно везде от заморозка, когда початки не вызрели – семена пропали.
О Государственной Думе крестьяне вспоминали очень редко, и, пожалуй, вряд ли заметили государственный переворот 3 июня 1907 года. Но обстоятельство сверх обычное вызвало политическое оживление и в нашем Троицком приходе.
Летом в церкви священник о. Дмитрий Ершов после воскресной обедни и проповеди объявил «православным», что приехавший из Петербурга, по делам строительства железной дороги Петербурга – Саратов, инженер, член социал-демократической партии, желает выступить перед народом с речью по поводу разгона Думы и прочтет воззвание от депутатов Думы к избирателям. Инженер остановился у Пуликовских, а собрание-митинг будет на берегу реки, на лугу, который всем известен.
Было весьма любопытно услышать, что скажет инженер из Петербурга, да еще и социал-демократ. В назначенный час на берегу Пудицы собралось мужиков человек полтораста. Инженер, мужчина лет 35, в казенном пиджаке со светлыми пуговицами, среднего роста, плотный с окладистой темно-русой бородой, уже готов был приступить к делу: и стол был принесен и стоял на возвышенном месте, и народ расположился густой толпой вокруг. Но из небольшого и, казалось, безобидного облака полил проливной дождь. Слушатели бросились к трактиру Медведева,за реку, а Медведев, наблюдавший издали за событиями, закрыл двери. Митинг был сорван. Инженер обратился к Пуликовскому, дети которого сопровождали его, с просьбой о разрешении устроить митинг где-нибудь в закрытом помещении – в сарае, на гумне, там, где будет возможно. Пуликовский через короткое время пригласил всех в залу своего дома. Там собрание и состоялось, но людей было уже гораздо меньше.
Инженер начал свою речь с благодарности хозяину за помещение, сказал, что ему, хозяину дома, грозят некоторые неприятности, но, что он надеется на честность и сочувствие граждан, участников собрания, на их защиту и т.д. Потом он долго «по-ученому» говорил о неправильных действиях царя и правительства, нарушивших конституцию и разогнавших Думу, с повышением и дрожью в голосе рассказывал о подвиге депутатов, осмелившихся собраться в Выборге и написать воззвание к народу с протестом против роспуска Думы, прочитал воззвание и, повторяя требования из него, обратился к мужикам с призывом… не пить водку, не платить казенных податей (кроме земских и волостных сборов), не идти в солдаты… И чуть не шёпотом – не доверять царю и министрам, не доверять всем чиновникам, земским начальникам, приставам и всей полиции.
Последствия этой речи были весьма неожиданными: слушатели, стараясь не шуметь, тихо один за другим покидали помещение; через несколько минут остались только мальчишки вроде меня (12 лет) да наш дядя Митрофан Усачев. Он плакал, утирая указательным пальцем руки слезы. (Кстати, у Митрофана была привычка тереть глаза и когда он плакал, и когда сильно смеялся, я заметил это по его поведению во время чтения книг в нашей избе.) Плакал ли Митрофан в этом случае или смеялся, сказать невозможно. Озадаченный инженер обратился к Митрофану с вопросом: почему он плачет? Митрофан ответил невнятно, конфузливо. Инженер повторил вопрос. Митрофан сказал: «Уж очень хорошо говорили вы, господин, речь такая ученая, складная, никогда такой не слышал». Видно было, что инженер остался очень доволен такими словами. «Ну, а почему другие ушли?» – снова обратился он к Митрофану. Тот объяснил, что народ несознательный, боится и что «о царе лучше бы и не упоминать…» Инженер проводил Митрофана через весь сад и о чем-то с ним беседовал. Впоследствии Митрофан говорил, что инженер – человек ученый, но нашего крестьянского быта и нашего дела совсем не знает.
Донес о митинге один из местных самых дрянных кулаков прямо в Кимры, охранке, с которой он, несомненно, держал тесную связь. Кулака этого все честные крестьяне презирали и ненавидели, называли в глаза шпионом, черной сотней, а Дмитрий Хлестов пытался однажды под пьяную руку избить его до смерти. Сквернейший человек был этот кулак.
Донос возымел сразу же действие. У Пуликовского был какой-то жандарм из высоких, допрашивал его и всех взрослых участников собрания. Дознавался и о поведении священника Ершова. В итоге инженер, произносивший речь, был арестован, сидел в тюрьме. Пуликовский был лишен права занимать должности на государственной и земской службе, отстранен был от должности председателя уездной земской управы и обязан подпиской не выезжать из усадьбы. А священник Ершов был направлен в кавалерийский полк куда-то в Среднюю Азию.
Революция 1905 года оставила глубокие следы во всем обиходе жизни деревни: не было уже прежней беспросветной темноты и забитости, пошатнулась вера в царя земного и в царя небесного. Стал понятнее, виднее государственный порядок самодержавия с его произволом и деспотизмом властей, стали яснее цели борьбы за свободу и права гражданина.
Пошатнулось и самодержавие мужчины – мужей, отцов, старших братьев, домохозяев. Больше всех добились путем революции женщины. Они, проснувшись от вековой спячки, значительно просветились, прозрели, увидели и почувствовали весь позор положения своего, положения рабочей силы, бессловесно-покорной, бесправной даже в отношениях с детьми, которых рожала. Молодые бабы уже давали смелый отпор своим вчерашним владыкам и деспотам, не позволяли обращаться с собою, как со скотиной, и сами переходили в наступление против мужа, свекрови и свекра. Участились случаи «ухода» молодых женщин домой, если муж и его семья, его родители, держались старых порядков. Избиение жен и детей мужьями и отцами стало гораздо реже и, что, главное, не одобрялось, а осуждалось «миром». Женщины стали бывать на сельских сходах с решающим голосом, завоевали право на этот голос вопреки законам царской власти и вопреки обычаю. Был случай, нашумевший, пожалуй, на целый уезд. Строевским сельским обществом на сходе была избрана представителем на волостной сход с правом решающего голоса вдова-домохозяйка для участия в учете старшины и избрания нового лица на эту должность. Явившись на волостной сход, она представила приговор сельского схода как совершенно равная с другими. Старый волостной старшина пытался оспаривать ее право на участие в волостных делах, право присутствовать на сходе с решающим голосом. «Имей решающий голос, она, пожалуй, и старшиной пожелает быть», – иронизировал волостной писарь. Но сход отнесся серьезно к требованиям вдовы. А она и сама постояла за себя. Отвечая старшине, она заявила: «Право рожать и воспитывать детей, вести хозяйство имею, как и все женщины, значит имею право решать и мирские дела. Дела волости нас касаются больше, чем вас, мужиков!»
Волостной сход потребовал признать правильными полномочия вдовы. Старшина растерялся, а земский начальник не нашел что сказать. Вдова отстояла свой решающий голос.
В нашей деревне стали повторяться подобные случаи довольно часто, они начали приобретать характер действия обычного. Сапожники, чтобы не отрываться от шитья обуви, начали посылать на сходы своих жен и матерей, а те скоро сами стали бывать на сходах и без особого разрешения мужчин. Кое-кто из сапожников был заслонен перед деревенским обществом своими женами окончательно.
За годы революции в деревню проникли газеты и журналы «вольного» издания. В чайных, трактирах крестьяне первым долгом спрашивали свежие газеты и журналы,читали вслух друг другу, судили-рядили о государственных делах, как о своих домашних. Политикой стали интересоваться даже старики и неграмотные. Конечно, это были наиболее передовые, мыслящие люди, но они тянули за собою и всю массу мужчин и часть массы женщин.
На снимке: Петербург в дни революции 1905 года. Митинг у здания университета.