Неизвестный солдат о себе и других. Часть 1. Из глубины жизни народной. Глава 2. Война и революция. 1904-1907 гг.
Продолжение.
В итоге этих занятий я стал разбираться в таких словах и названиях, как «марксист», «идеалист», «социал-демократ», «социалист-революционер», «народник», «кадет»… Эти слова были мне известны и ранее, по событиям революции 1905 года и по газетным отчетам о заседаниях Государственной Думы. Теперь мы углубились в содержание понятий.
Изучение книги Ильина «Развитие капитализма в России», как уже сказал я, дало нам возможность относиться более сознательно к нашей работе среди крестьян, обеспечило возможность осмысленно пользоваться данными земской статистики, в частности и той ее части, которая была перед нами повседневно. Теперь я видел, откуда растет теория классовой борьбы между рабочим классом и капиталистами, между крестьянами и помещиками, между крестьянами-бедняками и крестьянами-кулаками.
Мне стали понятны причины, заставлявшие меня писать в страховые листки сумму страховой премии в одном случае по оценке строений в 1000 рублей, в другом в 100 и менее рублей. Начал я понимать и особую политику земства, особую коммерцию страхового дела: чем больше сумма оценки построек при страховании, тем ниже норма страховых платежей.
Страховые платежи с оценки избы в 1000 рублей, где крыша из дранки, и с оценки избы в 100 рублей, где крыша соломенная, почти одинаковы. Помещик за двухэтажный дом платил страховки меньше, чем крестьянин за свою избу, а у помещика дом с каменным низом, крыша железная, постройки удалены от селений и т.д. Весь царский режим действовал в пользу помещиков и капиталистов!
Когда я был достаточно изучен и подготовлен, Кулаков сказал мне, что он социал-демократ, марксист, имеет связь с партией социал-демократов, выслан из Кимр в село за пропаганду марксистских взглядов, за распространение нелегальной литературы и за разговоры о содержании программы партии. Он рассказал с подробностью о социал-демократической организации в Кимрах: она состояла из интеллигентов и «это повело к тому, – говорил Дмитрий Фёдорович Кулаков, – что организация после событий 1907 года потеряла связь с массами, члены ее передрались, перессорились между собою, раскололись, а было-то их всего человек 5-6, почти прекратила политическую деятельность».
«Но есть другие социал-демократы, большевики, люди честные и суровые, идейные и настойчивые, руководит ими Ленин – великий знаток марксизма. Полиция преследует их жестоко, им приходится действовать в подполье, и Ленин – в подполье, у него несколько имен. Возможно, что и книгу «Развитие капитализма в России» написал он, под именем Ильина. С большевиками, – продолжал Дмитрий Фёдорович, – держать связь очень трудно, все же такая связь есть».
Он намекнул, что в Твери есть комитет большевиков и такой же комитет есть в Ярославле. Сам Кулаков готовился поступить в Учительский институт в Ярославле, где уже был несколько раз. О Москве он ничего не говорил, по-видимому, въезд туда ему был запрещен.
После этого объяснения со мной Дмитрий Фёдорович все время посвятил разъяснению содержания программы РСДРП и устава партии (на память, печатных документов у него не было). Ближе всего к моим личным устремлениям были требования программы по аграрному вопросу; об этом я кое-что знал по опыту крестьянской борьбы в 1905-1907 годах, но и в этом вопросе не обошлось без больших трудностей. Сам Кулаков мало интересовался крестьянскими делами, аграрный вопрос изучал как нечто принудительное, между прочим.
Я заметил скоро, что Кулаков, общаясь повседневно с крестьянами, присматривался к ним, знакомился с некоторыми по выбору, заводил с ними (осторожно и осмотрительно) разговоры о революции. В эту работу он постепенно втянул и меня. Он советовал мне при обходе с почтой деревень читать знакомым крестьянам речи депутатов Государственной Думы из социал-демократической фракции и разъяснять, как сумею, наши требования о земле и то, что рабочий класс борется не только за свои рабочие интересы, а предлагает трудящимся крестьянам руку на союз в борьбе за интересы крестьянства, напоминать, когда можно будет, о необходимости революции.
Я исполнил это поручение. Путешествуя по деревням чуть не половину недели, я имел время для чтения газет крестьянам, когда они соглашались слушать, и для разговоров на политические темы (между прочим, ничего таинственного в словах о революции наши крестьяне не находили, и те из них, кто интересовался политикой, сами говорили на эту тему совершенно свободно – революция вошла в быт народа).
И вот, почти неожиданно для себя, я встретил у нас самых настоящих, живых «друзей народа»; они были непосредственно среди мужиков, и сами были мужиками.
Однажды в чайной на мое предложение читать стенограммы речей думских социал-демократов один из слушателей с явной и недоброй насмешкой сказал: «Сам-то ты знаешь, кто такие социал-демократы?» Обращаясь к мужикам, он сам ответил на этот вопрос: «Молод он еще судить о социал-демократах, не знает он их… Социал-демократы – рабочая, а не крестьянская партия, для крестьян она готовит муниципализацию земли…»
Слушатели покинули меня, а я слышал, как этот противник социал-демократов высмеивал меня, а мужикам предложил читать речи социалистов-революционеров и брошюры их.
«А лучше всего читайте, – говорил он, – то, что найдете в газетах из речей «трудовиков». Это наши, свои люди, из нашего брата, мужики. Да и тебе не мешает познакомиться с их речами повнимательнее!..» – сказал он и мне, когда я уходил из помещения чайной.
В другом месте несколько крестьян прямо указали мне на полезность читать речи депутатов «трудовиков»: «Вот эти речи нам вполне по душе!» Затем я встретил открыто враждебное отношение некоторых мужиков из особо грамотных к социал-демократам и ко мне лично. Эти заявили, что, если я буду лезти к мужикам со своими социал-демократами, они покажут мне «от ворот поворот» так, что я почту забуду разносить. А эти крестьяне не были черносотенцами.
Дмитрий Фёдорович на мои недоумения ответил, что мы столкнулись с активными эсерами, считающими себя полными хозяевами деревни.
«Здесь они не терпят никакой работы с нашей стороны, а среди них – «боевики», люди весьма опасные, способные в интересах своей партии пойти и на преступление, на уголовщину, их нужно знать и остерегаться».
В Ильин день – престольный праздник в с. Ильинском – в 1911 году мне пришлось познакомиться с И.И. Корочкиным, крестьянином из деревни Золотилово, занимавшимся, как и все в деревне, сапожным ремеслом. Это был человек лет 35-40, среднего роста, сухой, ловкий, складный, очень приятный, умное лицо, обрамленное окладистой темно-русой бородой и густыми вьющимися волосами над высоким лбом, было очень привлекательно; известно было, что он не пил, не курил, в церковь не ходил и не был старообрядцем. Мне сказали, что он глава местных эсеров-трудовиков и вожак крестьянский по всей округе близ своей деревни. Мы с Кулаковым внимательно наблюдали за ним в трактире, где он был вместе с С.А. Самариным – мелким хозяйчиком-сапожником из села Ильинского. Нам удалось вступить с ним в разговор на политические темы (газеты давали достаточно материала для этого). Корочкин говорил тихо и мало, но при этом обнаруживал серьезную начитанность-образованность и мужицкую разумность-самостоятельность в мышлении. Он производил впечатление человека скромного (и одет был скромно: дешевые пиджак и брюки, легкие сапоги, косоворотка), дисциплинированного, сильного и решительного. С.А. Самарин сообщил нам после, что группа его была невелика, состояла из таких же крестьян-сапожников, как и сам Корочкин, они и вели за собою большинство крестьян в районе Золотилова, интересовавшихся сельским хозяйством. Требовали они «земли и воли», свержения царизма, созыва Учредительного собрания, Демократической республики.