Неизвестный солдат о себе и других
Часть 1. Из глубины жизни народной. Глава 2. Война и революция. 1904-1907 гг.
Иначе говоря, на капиталиста-хозяина работал не только сам сапожник, а и вся его семья. Капиталист выдавал ему только половину платы за шитье сапог, и получал двойную сумму прибыли. Поговорка наших мест: «Земля не кормит – кормят ноги…» была неправильна, не отражала действительности: крестьянина-сапожника не кормила земля, но не кормили и сапоги; только вместе земля и сапоги обеспечивали его «доходом в размере, которого хватало, чтобы не умереть, но не доставало, чтобы жить!» – выражение одного исследователя кустарных промыслов 1911 года. Все это было столь обыкновенно, естественно, привычно, что и сам сапожник не мог подозревать, как его грабят капиталисты. Я не рассчитал дохода ото льна умышленно, доход ото льна имел особую природу, расходовался на особые нужды и, по существу, исчезал в карманах кулаков-ростовщиков и через кооперацию почти полностью к 1914 году. Он означал переход нашего крестьянства от натурального сельского хозяйства к хозяйству товарному, служил ступенью для превращения наших женщин и девушек в своеобразных работниц с наделом или в работниц на дому.
В нашей деревне закон 9 ноября, как и повсюду, первое время не вызывал особого интереса, но в 1908 году внимание крестьян к его содержанию было привлечено усилиями властей, направивших землемеров и агрономов для разъяснения «пользы» его для сельского хозяйства.
Приезжал и член землеустроительной комиссии из Корчевы, советовал разделить общественную землю на отруба. Сходы были многолюдными, в них принимали участие все мужчины и даже дети; шум стоял невероятный, кричали «во всю ивановскую», одни за разверстание земли, другие против – жить по-старому! Особенно задорились почитатели старины и, казалось, победили. Мир так и не постановил ничего.
В 1909 году снова приезжал агроном, схода не собирал, а обошел сторонников выдела земли на отруба и увез подписанное ими заявление. Сход собирался, но он потерял силу и прежнее значение.
У заявителей был довод, с которым нельзя было не согласиться. Отруба навсегда устраняли переделы земли, уничтожали чересполосицу, мелкополосье, длинноземелье и дальноземелье. На каждый двор приходилось более 40 полос и до 20 заполосков в трех полях, кроме постоянных полос на сенокосных, луговых подельях и пустошах; пахотные полосы были длиной до 200 сажен, а шириной на одну душу полтора аршина, немногим более метра; земля выпахивалась «горбом», хлеб родился только на гребне шириной в один шаг, до четверти всей пахотной земли было под бороздами и межниками; некоторые заполоски находились в полуверсте и более от деревни, а размером были: длина 20-30 сажен, с шириной – те же полтора аршина (менее 100 кв.м). Половина рабочего дня на пахоте и на прочих работах поглощалась переездами и переходами с полосы на полосу. Перед каждым переделом каждый домохозяин считал своим правом и долгом «выгнать из земли все соки, все, что можно!», выматывал землю так, что после передела два-три года она ничего не родила. Рассуждали просто: моя полоса достанется другому, а мне достанется полоса безлошадного, безнавозного двора, так пусть будет у всех одинаково!
Под влиянием «отрубников», поскольку выдел их земли смешивал все полосы во всех полях, общество вынесло приговор: разверстать всю надельную землю на отруба. Механика разверстывания оказалась очень сложной, самый процесс занял много времени. В деревне поселился землемер, часто приезжали агроном и член землеустроительной комиссии, они обошли все поля, оценили в деньгах все угодья по качеству почвы, по расстоянию от деревни; землемер «нарезал» участки (отруба) различной величины и стоимости, нанес их на план и… были назначены торги. Крестьяне должны были, как бы покупать землю у себя самих.
Вот как происходило все на месте. Все население деревни вышло в поле. Член землеустроительной комиссии, землемер и агроном усаживались за принесенный сюда стол, на столе раскладывался план (проект) раздела всей надельной земли на участки. Председатель – член землеустроительной комиссии спрашивал, известен ли участок № такой-то, – все должны были отвечать. Если находились желающие еще раз посмотреть землю, как она отрезана, они в сопровождении агронома отправлялись на место и т.д. Потом пришли к выводу, что следует торги проводить прямо на участках.
Председатель спрашивал: кто желает оставить за собою этот участок на два надела; качество земли невысокое, поэтому отведено ее в два раза больше, чем земли средней урожайности. Разгорались страсти: взять большой кусок земли – заманчиво, ведь, если поработать как следует, да унавозить ее, она будет вполне удовлетворительной, и, может быть, и хорошей! Заявки поступали сразу от нескольких участников торгов. Объявлялась скидка: вместо 8 десятин – восемь без десятой доли, кто-нибудь соглашался, но другой уже спешил сам: 8 без четверти, без половины и, наконец 7. Отруб оставался за последним. Впоследствии были разговоры насчет «нечестности» начальства; «облапошенные» уверяли, что землемер сказал кое-кому по секрету воздержаться с заявками до конца торгов – самые последние получили отруба из самой лучшей земли в размере не меньше, чем первые.
Мой отец и оказался именно среди «облапошенных». На три душевых надела (трое мужчин в семье, в том числе я) он «выторговал» участок в 9 десятин вместо 12, намеченных в плане. Скинул целых 3 десятины, задоря, как тонкий дипломат, соседей. Земля этого участка исключительно плохая, на границе с болотом. Как могло случиться это с отцом, самым грамотным из мужиков, мне судить трудно, в торгах я не участвовал, но обсуждение подробностей дела открыло дополнительные хитрости землеустроителей.
Случилось это при введении более «упрощенной» механики торгов, предложенной председателем землеустроительной комиссии. После испытания опыта со скидками в долях десятины, он вместе с землемером дал совет для ускорения дела производить скидки с «оценки». Все согласились. Произошло после этого примерно следующее: на три души участок 9 десятин по 33 руб. десятина или участок в 3 десятины по 100 руб. десятина – выбирай любой!
Тот, кто потянулся к первому участку, встретив конкурентов, скидывал рубли. В пылу задора за деньгами не видно было количества десятин. А в итоге кто-то «выторговал» первый участок, урезав его до 7 десятин, а последний получил участок с оценкой 100 руб. десятина не в 3, а в 5 десятин… Землеустроители использовали опыт «отрезков» 1861 года!
Отец вступил в торги на участок в 12 десятин, оцененный по 25 рублей десятина, «скинул» 75 рублей.
Отруб отца оказался самым плохим и почти равнялся отрубу на хорошей земле по количеству десятин. Мать, узнав об этом «подвиге» отца, несмотря на очень спокойный характер, заплакала: «опять скатились в крайнюю бедность, замучает всех на работе до смерти, а толку на этой земле все равно не будет!»
Предсказание матери сбылось полностью.