Неизвестный солдат о себе и других. Часть 2. Из глубины жизни народной. Продолжение
Слушатели были довольны, эсер быстро терял свое превосходство, он уже не скрывал своей озлобленности и раздражения. Мы обнаружили, что этот эсеровский агитатор был подослан в нашу казарму эсеровской организацией полка.
А Ремнев-Зарубин приобрел множество друзей среди солдат, все солдаты приняли его как лучшего товарища.
Из его рассказов о жизни и борьбе рабочих за свободу и землю для народа солдаты-крестьяне узнали в тысячу раз больше, чем из газет, книжек и листовок, из лекций и проч. Ремнев-Зарубин просто, для всех очень понятно рассказал почему рабочие борются за власть Советов и против войны, почему они должны во что бы то ни стало перестроить всю жизнь народа на социалистических началах. Муниципализацию он забраковал полностью, – крестьяне, бедняки и середняки, сумеют распорядиться землей и своей и помещичьей, как им это самим требуется. «А наше дело, – говорил Зарубин, – помочь им отнять землю у капиталистов и помещиков».
На мой вопрос в РК большевиков – как быть с этой земельной программой Ремнева-Зарубина, – мне ответили, что следует познакомить его с решениями Апрельской конференции и с речами В.И. Ленина по аграрному вопросу, но в общем ничего плохого у Ремнева-Зарубина в его разговорах с крестьянами нет, нужно поддержать его.
Солдаты верили Ремневу-Зарубину наслово, – он говорил о себе и о своих товарищах по работе на заводе, он в их глазах был подлинным представителем своего класса.
Учебные занятия на курсах и общественная работа требовала от меня постоянного присутствия в казармах и в вечернее время, но во второй половине июня и у меня появилась возможность бывать в городе. Я заходил к знакомым и землякам по воскресеньям, а однажды меня позвал к себе и мой новый товарищ Ремнев-Зарубин, он сказал, что меня просит побывать его жена, которой он рассказал о моей работе среди солдат, а она тоже член партии большевиков.
Жили они на Малой Бронной в доме №22 (?), в большой светлой комнате, но походившей более на помещение какой-то конторы, а не жилой квартиры. Жена Зарубина была молодой и очень красивой женщиной (лет 22-23), одетой в дешевое, но нарядное платье. Мы пришли с ее супругом вместе, встретила она меня просто, приветливо, без всяких церемоний, непринужденно. Мне показалось, что она встречает меня также, как это происходило в РК партии при встрече с товарищем Сарой Бланк. Я заметил это и сказал ей, – она ответила, что у большевиков в условиях революции личная жизнь – дело второстепенное, главное партийная деятельность.
Все же она быстро вскипятила на кухне самовар, на столе появились чашки и все прочее для чая. Беседа сразу же приняла характер политического взаимного осведомления, – жена Зарубина выспрашивала у меня все, что я знал о настроениях солдат, о борьбе нашей против эсеров, о моих взглядах на развитие событий, о положении дел в деревне. В свою очередь сообщала о настроениях рабочих, об очередных задачах и мероприятиях их партийной организации (не называя этой организации по месту ее деятельности).
Смотрела она на нас с некоторым высокомерием, с некоторой насмешкой и иронией: «…Уж очень беззаботны вы, – говорила она, – три года воюете за интересы помещиков и буржуев, хлеб весь поели, одежду и обувь износили, фабрики и заводы расстроили, землю запустили и кончить не можете, царя сбросили, а Родзянко да Терещенко поставили, а теперь Керенского вроде царя почитаете…» и т.д. и т.п. И одно обиднее другого. «О нем, – показывала она на мужа, и говорить нечего, он – удалая голова – песенки распевает, песнями с эсерами воюет… Кто у вас председатель полкового комитета?» «Ермаков», – ответил я. – «Кто он?..» – «Эсер…» – «Но, ведь, он выбран не нами, а солдатами 192 полка в первые дни революции…» Это мое самооправдание она быстро обратила против нас же. «Вот и он также… – это не я, это не мы… А из этого получается – это солдаты сделали, а мы… – то же вы то? Так говорят мужики в деревне «моя хата с краю»… Нет! – это вы и такие же, как вы, другие солдаты выбрали Ермакова… Вы и должны заменить его… Кто руководит комитетами других полков? – продолжала она, – эсеры, кто хозяйничает в Советах?.. те же эсеры да меньшевики, песенками оттуда их не вытеснишь… Эсеры с меньшевиками власть в руки забирают, вооружают свои организации, а вы песенки распеваете, а еще большевиками себя называете..». Я хотел возражать, но она остановила меня: «Подожди! Успеешь наплакаться, вы посмотрите, что с вами делают…, – говорила она с явным раздражением, – сколько солдат, свергавших царизм, в Москве осталось?.. Очень немного, – всех угнали на фронт, а депутаты, которых они выбрали в марте, остались… Понимаете, как эсеры и меньшевики ловко вас облапошили… вы и не заметили…». Это была правда, мне показалось тогда, что в Москве не только мы песенками с эсерами ведем войну…
Это первое знакомство заставило меня увидеть в лице подруги Зарубина не только красивую женщину работницу, хозяйку, как обычно в те годы смотрели на женщин мужики и солдаты из мужиков, а человека мыслящего и мыслящего самостоятельно, человека, стоящего выше личного, семейного, домашнего и далеко опередившего меня во многих понятиях о жизни общества и даже о «текущем моменте». У нее было чему поучиться, она могла и имела полное основание руководить нами. Кто она? – Зарубин почти ничего не сказал о ней: работница на одной из фабрик Красной Пресни (вероятно, текстильщица), член партии большевиков… Вот и все, что он сказал в ответ на мой вопрос. А сама она на этот же вопрос ответила со смехом: «Понравилась? – познакомиться хочешь… Жена рядового солдата Ремнева- Зарубина, – вот кто я…». Как ее имя? – не помню! Зарубин ухитрялся при мне не называть ее по имени.
На мой вопрос: «Что делать?» – жена Зарубина отвечала совершенно серьезно. «Упущено очень много, – этому были свои причины, – из подполья вышло нас очень мало, везде не могли поспеть. Ленин возвратился только в апреле, массы не знали нас как отдельных людей, а солдаты и крестьяне не сразу поняли нас, да и сейчас еще не разобрались в нашей программе, – ведь, она не проста… Но мы должны все упущенное наверстать, все упущенное наверстаем непременно!»
Я сказал, что песенки ее мужа помогли нам сбить эсера с его позиций в работе среди солдат; Зарубина ответила, что она на этот раз довольна успехами своего беззаботного супруга, но пояснила, что эсеры озлобляются, что нужно готовиться к более серьезным столкновениям с ними. «Вы сели за книжку, а винтовку из рук выпускать не следует, – эсеры очень опасные противники!»