Неизвестный солдат о себе и других. Часть 2. Из глубины жизни народной. Продолжение
ОНА БЫЛА ПРАВА
В народных домах и рабочих клубах, в нескольких помещениях одновременно произносили свои речи ораторы от различных политических партий. От большевиков выступали Емельян Ярославский, Землячка, Стуков, Подбельский, Ходоровский, Ангарский, Владимирский, Самойлова, Ольминский и др. В Сергиевском народном доме чаще всех приходилось слушать Емельяна Ярославского, он говорил лучше и понятнее других, просто, языком рабочего и солдата. Один раз, как мне кажется, я слушал речь товарища Русакова из Сокольник, – его речь была простой и ясной, говорил он очень серьезно, – это понравилось солдатам, – относится к нам как равный к равным, без сюсюканья, правильно, – заключили они. Многие ораторы старались говорить как можно проще, подлаживаться под «народный» язык, – это обижало и раздражало нас, – мы то считали себя взрослыми, а они «снисходили» к нам откуда-то сверху.
Ярославский вызывал у нас интерес в связи с его возрастом, – на вид ему было лет 28-30, солдаты спрашивали, почему он не в армии? Мы, ведь, не могли допустить мысли, что он «работает на оборону!». Эсеры обычно выступали в военной форме, а меньшевиков моложе 43 лет нам слушать не приходилось.
В аудиториях Университета Шанявского и в Политехническом музее читали на политические темы лекции профессора и другие ученые, запомнились имена М.Н. Покровского, Кривцова С.С., Лукина-Антонова, Сторожева В.Н., но читали они более о прошлом, – о смутном времени на Руси, о Степане Разине, Емельяне Пугачеве, декабристах, особенно часто – о «Парижской коммуне 1870 г.» Кривцов читал лекции и в казармах, пока военные власти не запретили это.
В Сергиевском народном доме солдаты, слушая лекции представителей разных партий, «успевали» во все аудитории, иначе говоря, они, не дослушав лекцию одного, переходили к другому, от этого к третьему, возвращались к первому, их было всегда много, – ораторам приходилось говорить перед «текучей» массой слушателей и преодолевать своими голосовыми средствами постоянный глухой шум от говора множества людей. (Может быть этим объясняется, отчасти, особое почтение солдат к ораторам с громо-гласными восклицаниями в их речах, к басам среди певцов и к дьяконам, покрывавшим своим ревом все звуки земли). Это послужило, несомненно, условием выработки и у наших агитаторов особого стиля речи, особой манеры говорить, отчасти сохранившейся и в настоящее время. Обсуждая вслух содержание речей-лекций, солдаты сами иногда начинали кричать, а бывали случаи, когда крик завершался и дракой.
Эсеровские агитаторы надоедали с докладами, речами, беседами о необходимости немедленного наступления на фронте. В качестве одного из важнейших доводов в пользу наступления они приводили давно, еще при царизме, истрепанное утверждение, что это наступление будет последним и сокрушительным, ибо оно будет одновременным на восточном и на западном фронтах. Что союзники – Антанта – подготовили огромные резервы, а немцы уже истощены до последней крайности, что это последнее наступление принесет конец войне.
В этом утверждении не трудно было усмотреть признаки неверия в свои силы у самих агитаторов-эсеров; война становилась невтерпеж и их сторонникам, с войной надо было кончать, как можно быстрее… В рядах эсеров начиналось серьезное брожение: рядовые солдаты, оказавшиеся под их влиянием и «записавшиеся» в эсеры в марте и апреле в надежде на «землю и волю», не могли совершенно отстраниться от своих товарищей по строю, по казармам, по окопам, от масс крестьян, бедняков и середняков, а солдат беспартийный, – огромное большинство солдат вообще, все чаще и чаще ставило вопрос: когда же он, наконец, воспользуется благами настоящей свободы, когда же будет настоящая «земля» и настоящая «свобода» – «воля»? На эти вопросы, т.е. на вопрос – когда же он захватит помещичью землю, когда он кончит войну, – на эти вопросы он ответа не получал, – они откладывали решение этих вопросов до Учредительного собрания.
Отвечали на эти вопросы большевики, но эсеры требовали не слушать их ответы, требовали борьбы против них…
За эсерами, иногда обгоняя их в своих клеветнических измышлениях, следовали меньшевики. Между тем беспартийный солдат, да и примкнувший к эсерам в начале революции солдат из крестьян, бедняков и середняков видел в объяснениях большевиков самое главное для себя, самое заветное. Большевики везде и всюду убеждали его честно и открыто, что хозяин земли, хозяин России и есть сам трудящийся народ – рабочие и они –солдаты, что ждать решения вопросов, поставленных самой жизнью, откуда-то сверху, от каких-то «вышестоящих», вроде Терещенко или Керенского, дело нелепое, глупое. Не кто-то сверху, а он сам, как хозяин своей земли, должен и обязан решать все вопросы, и именно так, как сам он считает правильным. И большевики указывали пути для этого – «Вся власть Советам!». Советы, выполняя волю народа, должны заключить мир и отобрать без выкупа землю у помещиков и фабрики и заводы у капиталистов.