Неизвестный солдат о себе и других
Часть 1. Из глубины жизни народной
Продолжение.
Глава 2. Война и революция. 1904-1907 гг.
О том, что бывают войны, мы знали по рассказам о нашествии французов в 1812 году. Рассказывали об этом все: мать, тётка, взрослые соседи, плотники и пастухи, проходившие мимо «в работу», сапожники, работавшие в Москве. Война с французами была так жива в памяти народной, что казалось иногда, что она только вчера закончилась. Где-то в 30-40 верстах было поместье Кутузовых. Народ помнил Петра Великого и войну со шведами, пьяные мужики пели: «Было дело под Полтавой», знали о Суворове, больше по смешным проделкам этого генерала, рядом была Суворовская волость и деревня Суворово, но Суворов здесь не бывал. А больше всего рассказов о войне было связано с именами Степана Разина и Емельяна Пугачева. О Разине песен было очень много, их пели все: взрослые и дети, мужчины и женщины. Старые «николаевские» солдаты рассказывали о Севастопольской обороне и прославленном матросе Кошке, а тётка говорила, что в Севастополе погиб один из наших родственников – в поминанье значилось «за упокой убиенного воина Дмитрия» (фамилия его Базанов).
Но почему-то нас больше привлекали рассказы о временах глубокой древности, сдобренные народной фантазией. Они походили на сказки и были близки им. Мать принесла из деревни Ершово легенду о нашествии «литвы». Когда мы начинали кричать и драться, мать останавливала: «Да уймитесь вы, литва!» Мы дознались от неё, что «литва» – это мужики из далекой стороны, где солнце заходит, набегали в Русь пограбить, сожгли много деревень, разорили монастырь за Старосельем (деревня в 7-8 верстах от нас), монахов убили, колокольню сожгли, а колокол утонул в болоте. Наши мужики очень рассердились, собрались вместе, с топорами, копьями, «литву» побили, а кто жив остался – прогнали к себе домой. Когда это было, мать не знала, говорила, что было давно, а народ всё же хорошо помнит. «С того времени колокол гудит, когда в церкви служба бывает». Колокол в стороне Староселья действительно гудел, особенно весной, в страстную и пасхальную недели. Мы слушали гуденье затонувшего колокола, верили рассказам матери, тем более что то же самое рассказывали и другие матери из деревень вокруг Староселья, и тётка Надежда, сестра матери из Ершова. Лишь спустя долгое время мы убедились в том, что гудел колокол соборной колокольни в Корчеве и церкви в Стоянцах.
В памяти народа сохранялись события и более древние. Мать чуть ли не со слезами на глазах рассказывала нам, как везли из Твери в Москву княжну Марью, выданную замуж за великого князя Ивана III: «А было Марье 11 лет, весь народ провожал, и все бабы плакали, и княжна плакала, прощаясь с народом, уж очень всем жалко было». Особенно много таких воспоминаний сохранилось и ходило среди раскольников, «подпольников», староверов, поклонявшихся старине.
Писаной истории люди, хранившие знания «старины глубокой», знания о событиях в жизни народа с древнейших времён, – не знали, многие из них были неграмотными, между тем в их рассказах события представлены бывали так живо и с такими подробностями, что не уступали и летописям. Например, мать описывала проводы княжны Марьи, как будто сама в них принимала участие, изображенные ею платья и убранства княжны в точности воспроизводили платья и убранства княгинь времени Ивана III, сохранившиеся в Тверском музее. Мать, конечно, в музее не бывала, не бывали в музее и подруги её.
О турецкой войне говорили мало. В разговорах всё сводилось к описанию сражений под Шипкой и Плевной, удивлялись, что «турка» так долго и крепко держался. Старый отставной солдат Шалай, сбиравший милостыню, хвастал, что видел Скобелева. Но мы знали о ней много и подробно по рассказам Василия Немировича-Данченко. Отец брал книги для чтения в Ильинской волостной библиотеке, сам и читал их вслух. Кроме нас, на его чтениях бывали соседи, особенно часто его приятель Митрофан Васильевич Усачев. Чтения происходили в зимние вечера. Однако всё это было в прошлом, казалось чем-то вроде сказок, не касающихся нас непосредственно.
Русско-японская война застигла всех, и взрослых и детей, врасплох, и уже не как нечто сказочное, а как сама наша действительность. Старались понять, что случилось, вспомнить о японцах хоть что-нибудь, «кто они, где они?». Никто ничего не знал. О японцах до этого времени даже очень бывалые люди не слышали – их заслонил Китай. Не слышали и о корейцах – они тоже были за Китаем.
Но в конце концов нашлись люди, кое-что знавшие не только из газет и плакатов Сытина, слышавшие о Дальнем Востоке. Это запасные солдаты, служившие в Приамурье и Приморье.
Японцы воевали с Китаем, сначала одни, а потом вместе с французами, англичанами, русскими, немцами. Крестьяне наши строго осуждали эту войну против молчаливого и добродушного (им казалось) Китая, присылавшего нам чай издавна. Осуждали и японцев за нападение на эту великую страну.
Вспомнили и другое: стали говорить, что с японцами у нас счёты из-за теперешнего царя Николая. Когда он вместе с братом своим Алексеем, наследником престола, был в Японии (путешествие с учебными целями на корабле в школьные годы Николая), один японец саблей разрубил ему голову; залечили, но после этого он стал глупым, и почему-то добавляли: «Глупый, глупый, а себе на уме, ведь он во время ученья на корабле столкнул брата Алексея с мачты, где они сидели, посматривая, как матросы управляются с делом. Тот разбился и умер, а то не быть бы Николаю глупому императором всероссийским, был бы царём Алексей». – «Ну да нам всё равно – хрен редьки не слаще».
Появились картины.
«Бой под Тюренченом» – много солдат русских и японских, различавшихся тем, что русские были в чёрных, а японцы в синих мундирах, и поп с желтым крестом в руке среди солдат. Присутствие попа среди русских солдат меня тревожило, я знал, что поп может ограбить, что он мироед. Присутствия офицеров и генералов я не заметил. Их в бою под Тюренченом и «не было», ведь «они ещё до боя заблаговременно сдались в плен и пытались сдать в плен подчинённых им солдат».
«Бой русских кораблей с японским флотом у Порт-Артура» – русские палят из всех пушек с кораблей и крепостных фортов, а японские корабли взрываются и тонут.
«Бой «Варяга» и «Корейца» с японскими кораблями у Чемульпо» – «Варяг» в огне, но продолжает стрельбу из пушек, «Кореец» прячется за ним, и т.д.
Портреты Алексеева, Куропаткина, Стесселя в мундирах с эполетами и со множеством крестов и медалей. Генералов этих мужики не знали совершенно, никакого интереса к ним не было. Об Алексееве говорили, что он «незаконный» дядя царю.
В наших мальчишечьих играх в войну японцы всегда были биты, но очень скоро мы стали петь не только «Наверх вы, товарищи, все по местам!» с некоторым неоправданным сутью дела задором, а и «Плещут холодные волны…» – заунывно, невесело. И это прошло, на смену этих песен пришли другие: «От Артура до Мукдена отступили мы толпой, провозилась Агрофена и ни с чем пошла домой!», «Куропаткин генерал все иконы собирал…». Неясным было сравнение генералов с Агрофеной. У нас в деревне Агрофена Феламеева была женщина самостоятельная, управлялась с хозяйством без мужика (была вдовой), пользовалась всеобщим уважением.
На снимке: выставка СПБ Общества художников. «Атака под Тюренченом 18 апреля», картина художника М.Л. Маймона.